Четвёртая высота[2022] - Елена Яковлевна Ильина

вереницей учителя — свои и незнакомые. Негромко переговариваясь, они прошли по опустевшему коридору. Двери классов одна за другой закрылись. Начались экзамены.

Стрелки круглых стенных часов в коридоре уже приближались к двенадцати. А в притихших классах всё ещё решалась судьба школьников: кто перейдёт, кто останется. За стеклянными матовыми дверями царила та напряжённая, торжественная тишина, которая всегда бывает в дни экзаменов.

По коридору ходил только дядя Опанас.

Но вот дверь из девятого класса «Б» неожиданно распахнулась, и в коридор высыпала толпа учеников и учениц. Взволнованные, ещё не остывшие от тревожного возбуждения, они наперебой рассказывали дяде Опанасу и друг другу, кто на чём «выехал» или «срезался».

В пустом классе за последней партой сидели Надя и Гуля. Надя вытирала надушенным и мокрым от слёз платочком глаза и нос. А Гуля говорила ей:

— Ну ладно, перестань. Вот возьмёшься как следует и к осени всё пересдашь. За лето много успеть можно.

— За лето? — всхлипнула Надя. — Это летом-то физикой заниматься?

И она зарыдала ещё громче.

— Да я тебе помогу! — сказала Гуля.

— Поможешь!.. — вздохнула Надя. — Зачем тебе-то этой скукой заниматься, когда у тебя «отлично»!

В класс вошёл дядя Опанас с тряпкой в руке. Он вытер доску, на которой ещё оставались следы каких-то формул, открыл окна в классе, поставил на место учительский стул.

Потом он посмотрела на плачущую Надю и сказал не то сочувственно, не то укоризненно:

— От до чого хвизика дивчину довела!

Вниз по течению

Самый трудный экзамен остался позади, и Гуля разрешила себе один вечер не заниматься и отдохнуть.

После обеда она поехала к Днепру.

Получив на водной станции байдарку, Гуля оттолкнулась от берега, уселась поудобнее и взялась за весло.

«Поеду вниз по течению, — решила она, — будет легче грести».

И, слегка опираясь на весло, Гуля отчалила. От лодки побежал кудрявый след. Острые верхушки тополей закачались в воде. Лодка легко поплыла.

Зелёные берега быстро уходили назад. Песчаный пляж у самого берега казался теперь узенькой жёлтой полоской. Дышать стало легко и привольно.

«Всю жизнь смотреть бы на Днепр, — думала Гуля, — ничего нет на свете лучше!»

Она оглянулась назад. Город исчезал в предвечернем тумане.

«Ого, как далеко я уже отплыла! Километра на два, а то и больше. Не пора ли домой?»

Гуля налегла на весло, чтобы повернуть, но течение противилось. Оно снова поставило лодку кормой к городу и понесло её дальше, вниз по Днепру.

Гуля напрягла все силы. Лодка не поддавалась. Её несло всё дальше и дальше, туда, куда хотела река.

Оттого, что Гуля давно не гребла, и от сильного напряжения у неё заныли плечи, руки, спина.

«Дура! Вот дура! — ругала сама себя Гуля. — Куда же это я заехала на ночь глядя! Чего доброго, этак меня до самого гирла дотащит, если только не перевернёт».

Днепр разыгрался. Ветерок к вечеру становился всё сильнее и упрямее. Поблизости не видно было ни хаты на берегу, ни лодки на воде. Помощи ждать было неоткуда. А темнота всё густела.

Закусив губу, Гуля изо всех сил боролась с Днепром. То она одолевала, то он брал верх.

«Нет, — подумала Гуля, — из этого толку не выйдет — у меня уже и руки не держат весло. Отдохнуть надо!»

И она, перестав бороться с рекой, положила весло. Днепру как будто этого только и надо было. Легонько покачивая, понёс он лодку с Гулей, куда нёс всё, что попадало в его воды, — вниз и вниз.

«Ничего, ничего, далеко не унесёшь! — говорила Гуля. — Вот отдохну немного, а тогда опять поборемся!»

И, вспомнив знакомую и любимую с детства песню, она запела:

Будет буря! Мы поспорим

И помужествуем с ней.

От этих красивых и смелых слов, а может быть, и от звука своего голоса, такого молодого и звонкого, ей стало спокойнее.

Через несколько минут Гуля почувствовала, что руки у неё отдохнули и плечи расправились. Она снова взялась за весло и неторопливо, ровно, как учили её в Артеке, заработала попеременно обеими лопастями весла.

— Левая, греби, правая, табань! — командовала себе Гуля. — Левая, греби!

И лодка наконец послушалась: она тяжело повернулась кормой к гирлу, носом к городу и, ныряя на каждой волне, стала медленно, метр за метром, приближаться к киевской пристани.

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна… —

пела Гуля.

Когда она подъехала к водной станции, уже совсем стемнело. Принимая у неё байдарку, старик лодочник долго её журил:

— Последняя пришла! Что же, мне тут ночевать из-за вас, что ли?

— Простите, дедушка, — ответила Гуля. — Я и сама не хотела далеко заплывать, да меня течением унесло.

Еле живая от усталости, добралась Гуля до дому. Кажется, никогда ещё она не чувствовала себя такой разбитой. Фрося пожалела её и принесла ей ужин в постель.

— Понимаешь, Фросенька, — говорила Гуля, уплетая за обе щеки вареники с вишнями, из которых так и брызгал сок, — понимаешь, полезла я сегодня к чёрту на рога без всякой тренировки…

— Ай-ай-ай, без тренировки!.. — сочувственно качала головой Фрося.

— В том-то и штука! Чуть не унесло меня, понимаешь. Но мне этот урок пригодится, увидишь сама. Вот сдам экзамены и буду каждый день грести, чтобы наловчиться. Весь Днепр пройду сверху вниз и снизу вверх.

— Ой, лишенько!.. — только вздохнула Фрося.

— Да, да, весь Днепр! Только теперь я буду умнее. Пока сил много, вверх по течению плыви, а когда устанешь, можно и вниз!..

На другое утро Гуля пошла к Наде, чтобы взять у неё задачник. Предстоял новый экзамен — геометрия. Нади не оказалось дома. Бабушка её, худенькая, чистенькая (та самая, которая отказалась держать палец в чернилах), уговорила Гулю подождать Надиного прихода.

На обеденном столе лежало, раскинув рукава, голубое летнее платье (должно быть, то самое — «счастливое»). Бабушка разглаживала на нём оборочки.

— Не знаю, что мне с ней и делать, — говорила она, пробуя пальцем горячий утюг. — Совсем от рук отбилась моя Надюшка! Не постирает себе, не погладит. Вот нарядиться, погулять — это её забота. Коза, да и только.

Духовой утюг [19] с сердитым шипением задвигался взад и вперёд по влажному голубому полотну.

— А вчера совсем меня расстроила, — продолжала бабушка. — «Я, — говорит, — геометрию сдавать не буду. И вообще больше ничего сдавать не буду». — «Как это так — не будешь?!» — говорю. «А я, — говорит, — на осень попрошу перенести. Осенью заодно с физикой сдам. Всё